Бордели нередко располагались на одной улице с казенными или частными заведениями вполне благопристойного рода. Впрочем, изучая архивные документы приходишь к выводу: узаконены в Российской империи эти очаги гражданского грехопадения были не от хорошей жизни, а как один из путей борьбы с венерическими заболеваниями. Конкретно – с бушевавшим тогда сифилисом.
Государственный циркуляр от 12 августа 1877 года: «Прогрессирующее развитие сифилиса побудило принять меры по ограничению тайной проституции – главного источника заражения населения. /-/ Под угрозой наказания требовать от каждого мужчины указания женщины заразившей его, для чего он обязан иметь сношение с ней в известном месте, а не в поле или на улице».
В Александровске в соответствии с указанным циркуляром городской врач М.Гар принял решение об обязательном медицинском осмотре прислуги женского пола в гостиницах, а также всех женщин на кондитерской фабрике. Он же собственноручно заверял регистрацию проституток-одиночек. Тайных, то есть незарегистрированных жриц любви выселяли из города. Меры возымели действие. Отныне женщины не имеющие других средств к заработку, кроме как торговля своим телом, стали обращаться за получением своеобразной «лицензии» - «желтого билета». Для них были назначены особые дни медосмотра по средам и пятницам с 10 до 12 часов. Полученный «желтый билет» заменял гражданский паспорт. В нем указывались: фамилия-имя-отчество, звание («крестьянка», например), вероисповедание, род занятий (параллельно с проституцией девушка могла быть, например, портнихой), состоит ли в браке (большинство указывали, что вдовствуют) и наличие детей. В низу документа должна была личная подпись владелицы билета. Ну, а коль девушка была неграмотна (таких – большиство), то обозначались детали: рост, особенности лица (писали «лицо чистое»), цвет глаз, волос и какие-либо особенные приметы.
Ступали на стезю продажной любви женщины по-разному. Случалось, во Врачебно-полицейский Комитет поступало донесение от полицейского пристава: «Девица Хася Фишимовна Гринь замечена в тайной проституции». И девице предлагали либо работать законным образом, либо покинуть уезд. Был еще третий вариант. Взяться за ум. Очень часто сами женщины обращались в комитет с заявлениями: «…иначе мы поставлены в такое положение, что вынуждены умирать от голода». Не раз и не два зафиксированы случаи принуждения женщин к проституции их сожителями. Вот, например, что писал полицейский надзиратель Муравьев: «...установлен факт эксплуатации номерным Н.Королевским из гостиницы «Националь» проститутки-одиночки из той же гостиницы Дарии Ковтуновой путем отобрания у нее половины денег».
А вот «крик души» обывателя Андрея Василенко, человека, судя по написанному, образованного и неглупого. «В 1867 году я прибыл в Александровск на должность учителя в Уездное училище, где служил на бескорыстной и неблагодарной службе с ограниченным жалованием. Насколько сил хватало, прилагал свои труд и знания для просвещения юношества. И так я, труженик, живя трезво и трудолюбиво, не смог заслужить не только наград за шестнадцатилетнюю службу, но даже и доброго имени.
Я продал собственную землю, сбил воедино весь капитал и приобрел имущество (податель сего имеет в виду меблированный дом – прим. Саргона) – но и это не принесло мне пользы. При своих ничтожных крохах давал нуждающимся взаймы (вероятно, под проценты – прим. Саргона). А они же навлекали на меня клевету из корысти отбиться от уплаты долга. Я перед обществом себя жестоко уронил и лишен хорошего обо мне общественного мнения. Почему? Эта тайна и досель мне неведома. Я долго крепился и не имел сил просить защиты. Но под тяжестью креста своего обстоятельства вынудили меня обратиться с просьбой. По старости и слабости здоровья уже более трех лет я не имею никаких средств на содержание себя и семьи кроме квартирного дохода. А он в этом году настолько жалкий, что имея четыре квартиры, три из которых наняты, я получаю лишь 15 рублей в месяц. При таком жалком положении я питался единственной надеждой содержать семью – отдать свой дом в аренду мещанам Абраму и Мусе Китайчиковым для открытия в нем дома терпимости. Крайне бедное мое положение заставляет меня не только страдать эту зиму в холоде и голоде, но к тому же я лишен возможности платить Городской Управе налог. Покорнейше прошу войти в мое положение и разрешить открыть у меня дом терпимости».
Вот так вот. Прошу войти в мое положение, разрешите открыть дом терпимости. История умалчивает о том, сопроводил ли опустившийся домовладелец Василенко свое ходатайство звонкой монетой. А может, обращение, написанное литературным штилем, расстрогало уездных управителей, но событие свершилось. Дом терпимости супругов Китайчиковых, размещенный до того в удалении от центра, переехал в меблированные комнаты посередине Александровска.
Переселение сие вызвало возмущение некоторых жителей города. В архиве хранится жалоба от Сидора Рафаиловича Пивоварова и Эммануила Исаковича Шедковича. «В доме Василенко /-/ содержится дом терпимости, где достигают крайнего безобразия. Урядник напившись пьяный, разбил окно и дверь, выгнал на улицу свою сожительницу-проститутку в костюме прародительницы Евы. Ночью и днем продолжаются в доме разврата эти безобразия на глазах малолетних детей, пагубно влияя на их нравственность». Были и другие жалобы. В них подчеркивалось, что бордель соседствует со школой смешанного обучения. Жалобщики требовали перенести возмутительное заведение обратно за черту города, на Карантинку или Слободку.
Содержать бордель в центре города оказалось делом выгодным. Вскоре Городская Дума официально разрешает мадам Косынской открыть дом терпимости у мещанина Николая Михайлова в сорок восьмом квартале Александровска. А с 1874 года на улице ведущей к реке Московка был открыт самый скандальный в уезде бордель турецкоподданного еврея Левита. Его завсегдатаями стали железнодорожники и сопутствующий им лихой люд: мешочники, аферисты, налетчики. Пьяная и разудалая человеческая смесь регулярно закипала скандалами и побоищами. Полицейский рапорт донес до нас, что однажды толпа посетителей дома перебудила весь квартал выстрелами из «левольверов». Некоторое время спустя во дворе борделя случился нешуточный пожар, который только благодаря пожарной команде не перекинулся на соседние дома.
После пожара и в связи с неоднократными беспорядками в публичных домах в октябре 1884 года власти Александровска постановили перенести бордели Косынской и Китайчиковых на окраину города. В поселок Карантинку, по соседству с «помещениями для убоя скота». А о борделе Левита с той поры в документах вообще ни слова. Очень может быть, что полиция его разогнала.
Выполнение владельцами борделей предписаний местной власти проверяли уполномоченные лица. Так, документ составленный уездным исправником 22 июня 1885 года, содержит известия о том, что в Карантинке нет ни одного подходлящего помещения. «…Исключительно простые крестьянские избы об одной комнате». Чиновник указывает, что это не соответсвует юридической норме Министерства Внутренних Дел Российской империи «О содержании борделей» от 29 мая 1844 года (было, оказывается, и такое).
Возмущение против гнезд разврата постепенно утихает. На смену старым приходят новые заведения, вновь в черте города. Открывается бордель Малки Чудноверь. Мещанке Анне Моиссевне Цыбульской отказано в разрешении на открытие дома терпимости на площади Тараса Шевченко (где сейчас стоит Шевченковский райисполком). А хозяйку гостиницы «Англия» подвергают штрафу за незаконное содержание девиц соответствующих наклонностей.
Наконец в дореволюционном Александровске открываются бордели Ханы Леонтьевны Рутман и Софьи Моисеевны Якубович, которым суждено захватить первенство на местном рынке сексуальных услуг. Секрет баснословной популярности в том, что, хотя и расположенные рядом друг с другом, но все-таки они выгодно соседствовали с железнодрожной станцией. Хозяйки этих заведений большое внимание уделяли внутренней обстановке. В отличие от крестьянских изб и неказистых мещанских домов, здесь были все атрибуты для создания атмосферы шика и интимности: от шелковых портьер до богатой мебели. Играл тапер. Опять-таки, в отличие от иных подобных заведений, гостям подавали спиртное – хотя это и было запрещено вышеуказанным декретом МВД. И не где-нибудь, а именно здесь в 1893 году была проведена первая во всем Александровске телефонная линия. В лучшие времена своей деятельности Хана Рутман и Софья Якубович вносили по 222 рубля в год. Эти деньги шли на содержание и обмундирование полицейских городовых, которые наблюдали за порядком в публичных домах.
О житье-бытье обладательниц «желтого билета» имеются достаточно подробные сведения. Просто подработать на панели было невозможно. Выбирая профессию проститутки, девушка или женщина выбирала уклад жизни. Прежде всего они лишались права свободного проживания. Селиться, прибывать или убывать проститутка могла только в из одного дома терпимости в другой. Категорически воспрещалось использовать на панели девушек моложе 21 года. Помимо жриц любви, обязательному медосмотру подлежали и содержательницы борделя, их незамужние дочери, вся прислуга женского пола. При беременности или дурной болезни следовало незамедлительно известить Врачебно-полицейский комитет. «Прибегать к средствам для истребления беременности у публичных женщин, лечить их знахарками или употреблять лекарства якобы полезные по простонародным преданиям» закон запрещал.
Кроме того не дозволялось показываться из окон в непристойном виде, затрагивать на улице прохожих, зазывать их к себе, обслуживать несовершеннолетних и учащихся учебных заведений (кроме высших учебных).
Своих работниц содержательницы борделя должны были обеспечить здоровой пищей и сухим теплым жильем. Но что это было за жилье, например, на той же Карантинке, мы уже знаем. Средняя заработная плата проститутки составляла 8 рублей. Выдача жалования производилась дважды в месяц, в присутствии двоих грамотных «девиц». С такими заработками мадемуазели легкого поведения не вылезали из долгов. О чем красноречиво свидетельствуют бухгалтерские записи известной нам Ханны Рутман. Большинство работниц постоянно должны были ей по двадцать-тридцать рублей. Формально долговые претензии не должны были препятствовать тем дамам, кто хотел покинуть свою грязную работу или перейти в другое место. Однако фактически задолжавшие девушки и женщины были в полной власти хозяек борделя.
Вот будни борделей Александровска из полицейских рапортов:
- Замечено предоссудительное поведение Софьи Якубович. В ее заведении тайком продается спиртное;
- Хана Рутман с помощью маклера Грибуна продала проститутку Софью Палехину в Севастопольское заведение еврея Дейча;
- Мещанин Осип Аронович Шер подал жалобу о грабеже в доме Якубович;
- Крестьянина Якова Силецкого заразили венерической болезнью в доме Рутман;
- Обманом завлечена в публичный дом Якубович девица Милютина Жигаленко;
- В уездную больницу поступила прислуга из дома терпимости Якубович крестьянка Ластивка с вторичной формой сифилиса;
- Пристав Четыркин подал донесение об издевательстве над посетителями мужа содержательницы притона Соломона Якубовича;
- Без документов приняты к Рутман проститутки из Бердянского публичного дома Абдулах;
- Проститутки Асаулова и Драгунова из дома Рутман выписаны из земской больницы за «неприличное поведение, порчу имущества больницы и покушение на самоубийство» (ничего себе!)
- К ответу привлечены проститутки Самограева и Четвертакова за самовольную отлучку из публичного дома.
Неудивительно, что Рутман и Якубович были известны в городе и, вероятно, пользовались уважением в деловых кругах. Уездная пресса от 31 марта 1903 года сообщает, что владелица дома терпимости Хана Рутман уходит на покой. Свое заведение она передает дочери, жене мещанина Лее Мовшевне Наер. Известно, что та в свою очередь вела дела на пару с мужем, который выполнял при борделе роль тапера. Разбогатев на поприще семейного бизнеса, они выкупили заведение Якубович, сделавшись, по всей видимости, уже в канун Революции настоящими уездными монополистами.
В статье использованы материалы хранящиеся в Запорожском областном архиве.
